Встаем рано. Для субботы 8-9 часов утра
значит рано. Быстро завтракаем, чтобы
освободить кухню. На кухне начинаем
готовить, в комнатах — убираться.
Готовим салаты, жаркое, гарнир (картошку
в горшочках, например). Убираемся:
пылесосим, вытираем пыль, моем пол.
Вешаем лишнюю одежду в шкафы, моем
немытую обувь. В гостиной расставляем
мебель для застолья. Потом моемся,
переодеваемся в чистое. Незадолго до
прихода гостей готовим нарезку — чтобы
не заветрилась. Приходят гости - садимся
за стол. Выпиваем за героиню (виновницу
торжества). Далее едим — пьем —
разговариваем, главным образом,
вспоминаем истории из жизни. В какой-то
момент гости говорят: «Может, будем
вызывать такси?» Хозяева восклицают:
«Уже?!» Гости вызывают такси — уезжают.
Хозяева убирают со стола, расставляют
мебель, чтобы было проще лечь спать.
Ложатся спать. Просыпаются, идут на
кухню, пьют воду. Потом в туалет и ванную.
Потом встречаются на кухне, заваривают
чай, вспоминают, что было вчера.
2.
Такое застолье можно сравнить с временным
умиранием и последующим воскрешением.
Это реализация мечты о жизни после
смерти, причем не о новой жизни, когда
из памяти стирается весь предыдущий
опыт, а о продолжении прежней.
Весь день застолья похож на ритуал,
начинающийся с подготовки к похоронам
и заканчивающийся умиранием. Наведение
чистоты: от места проведения застолья
и до себя. Ритуал омывания тела и
переодевания в чистое отличается от
обычного похоронного ритуала тем, что
тело еще живое и делает все самостоятельно.
Застолье — прежизненные поминки самого
себя. Ты вспоминаешь истории из своей
жизни, вспоминаешь родных и близких,
которые в большинстве своем сидят
рядом. Оттого эти поминки радостные.
Как подтверждение — звон бокалов и
смеха.
К ритуальной смерти приближает выпитое
и съеденное. Причем это умирание —
коллективное. Очень важно умирать
вместе. Непьющий или мало едящий человек
здесь вызывает диссонанс. Он или не
позволяет совершиться коллективной
смерти, или играет в умирание, не
переживая его вместе со всеми. Чтобы
избежать появления такого «оторванного»
от общей смерти человека, используется
ритуал «штрафной» рюмки: это и вводная
конструкция для инициации опоздавших,
и приобщение к средству умирания
(алкоголю) непьющих. Но даже если
невольный противник коллективной
смерти отказывается приобщаться к
ритуалу, он все равно не может помешать
ему, а просто изолируется из общей
атмосферы.
О том, что умирание близко, можно
судить по разговорам. В воспоминаниях
о жизни проскальзывают мысли о будущей
смерти - фактической, неотвратимой. Они
исходят либо от виновника торжества
(особенно если он в возрасте), либо от
кого-либо из участников застолья. Темами
могут быть завещание, раздел имущества
между наследниками или просто рассуждения
о том, что «все мы не вечные».
Косвенные признаки приближающейся
ритуальной смерти сменяются ее
фактической констатацией, воплощенной
либо в безмолвном засыпании участника,
либо в его признании, что он уже «всё»,
«никакой» и т. п.
Следующий день особенно важен, ведь
на него приходится ритуал воскрешения.
Ему сопутствуют вспомогательные
процедуры обильного питья жидкости,
возможно алкоголя в терапевтических
дозах (так называемый опохмел) , а также
воздержания от физической и умственной
активности до полного возврата к жизни.
Очень важно участие в застолье детей
— они постигают форму ритуала на
бессознательном уровне, чтобы быть
готовыми к последующему пониманию
содержания, к его принятию в процессе
взросления и становления личности.
Эмоциональная вовлеченность рождается
именно в первые застолья физической
жизни, когда человек еще смотрит на
ритуал коллективного умирания со
стороны.
У представителей других культур
можно встретить свои ритуалы умирания.
В субкультуре курильщиков марихуаны,
например, этот ритуал также имеется,
но смысл его совсем иной. Он выражен в
словах «I wanna get high», славно
воспетых ВИА «Cypress Hill»
в одноименной песне.
Смысл здесь в вознесении в рай при
отказе от имманентной жизни. Можно
проводить параллели этого ритуала с
алкоголизмом, но метафизическая сущность
последнего иная. Она обладает тяжестью.
Здесь первично именно умирание —
опускание вниз. Вознесение же в горний
мир либо подразумевается во вторую
очередь, либо не подразумевается вовсе.
В застолье эффект умирания
достигается не только за счет выпивания,
но и объедания, которое создает
дополнительную тяжесь: это своего рода
цепи, опутывающие тело утопленника,
или цемент, в который закованы его ноги.
Иногда участники застолья
хотят испытать умирание в режиме light:
“Нужно будет выпить на ночь два литра
воды,/ Чтоб с утра была цела голова -/
Ведь сегодня я собираюсь пить/ С человеком
из Кемерова”. Существуют
лекарственные средства, принимаемые
до застолья (панзинорм, фестал) и после
(алказельцер). Режим light
в какой-то степени
обесценивает ритуал умирания, но
позволяет проводить его чаще, чем при
нормальных условиях.
Застолье часто проходит
дома, в комфортных для умирания условиях.
Это и храм, и усыпальница, и кладбище.
Других мест, объединяющих все эти
элементы, нет. Даже странно, что российская
культура повседневности еще не изобрела
таких мест. Ресторан для застолий
подходит, но далеко не идеально: мертвому
телу придется решать задачу того, как
добраться до дома-кладбища. В противном
случае кладбищем может стать улица.
Хотя, возможно, такая неизвестность
судьбы своего тела после смерти —
наоборот, дополнительный вызов, своего
рода путешествие по царству Аида.
Наиболее близкий аналог
такого универсального места — современный
дезоморфиновый притон или притон для
курильщиков опиума прошлых столетий.
Однако с позиции сегодняшнего дня эти
места носят негативную коннотацию.
Поэтому задача российского бизнеса —
создать «застольню», несущую позитивный
социально-политический message.
Комментариев нет:
Отправить комментарий